Андрей обменялся с дежурным рукопожатиями и направился к платформе лифта. Спустившись в бункер, он миновал вереницу полукруглых люков и толкнул знакомую дверь.
Иван Петрович раскачивался на маленьком стульчике и был увлечен созерцанием вентилей. Белкин заметно сдал: его багровые щеки обвисли и оттянули уголки губ вниз, придав им выражение вечной печали, а волосы сделались совсем белыми и редкими, как пух.
– Доброе утро, Иван Петрович, – сказал Андрей. Белкин прекратил качаться и оторвался от кранов.
– Все-таки пришел? – проронил он. – Зря пришел.
– Я ничего не делаю зря, Иван Петрович, – ответил Андрей, подходя к баку.
– А ты изменился, – сказал Белкин и, мельком взглянув ему в глаза, снова уставился на вентили. – Даже говоришь по-другому. Хорошо говоришь, уверенно. Только ты это… без Петровича обойдемся. Какой я теперь Петрович? Ваня я. Ваня Белкин. Для Петровича у меня ИС жидковат.
– Бросьте, Иван Петрович! Вы же сами все знаете – от профессора. Да и без него ясно…
– Что тебе ясно?
– Никакой вы не чер. У вас же семьсот пятнадцать баллов!
– Было когда-то. А в пятницу я под тест попал, внеочередной…
– Праздничный, – добавил Андрей.
– Да. Праздничный. Кто-то усомнился в моем статусе.
– И сколько вы получили?
– Ровно сто. Одна палочка и два нуля.
– Но вы-то!.. Вы-то, Иван Петрович, не усомнились? Это главное.
– А мне, знаешь… Одна палочка и два нуля. Мне без разницы. Вот так-то. Надоело быть умным, Андрюша. С них, с умных, спрос больше.
– Так быстро поглупеть нельзя!
– А что?.. Плюсы тоже есть. Времени свободного навалом. Отдохну. «Повести Белкина» перечитаю. Повести покойного Ивана Петровича…
Белкин резко поднялся со стула и подкрутил кран на второй трубе. Андрей машинально отметил, что существо в баке справляется неплохо.
– Иван Петрович, вас от этого не тошнит?
– Меня-а? Ты б видел, на какие я трупы выезжал! Когда жена мужу голову отрежет, да еще в кастрюлю, и на плиту… А здесь что? Ну, дерьмо. Подумаешь! Оно и так повсюду, Везде, Андрюша, одно сплошное дерьмо… И не Иван я тебе не Петрович. Перестань над бедным чером глумиться. Над Ванькой Белкиным…
– Сдались… – разочарованно произнес Андрей. – Неужели вы сдались?!
Тот посмотрел на пену под колпаком и вернулся к стулу.
– Его больше нет, – буркнул он. – Того, который мог сдаваться или не сдаваться. Я за него. Но я другой человек. Чер Иван Белкин. Для друзей – Ваня.
– Быстро они вас… Никиту Николаевича они не сломали, хотя над ним даже мы посмеивались. Вся смена. А он крепкий, наш профессор. Не такой, как вы.
– Ваш крепкий профессор – обыкновенный параноик. У него что ни слово, то загадка. «Неотложки», скелеты в шкафу… Я предпочитаю верить только в то, что знаю, а знать только то, что вижу.
– И поэтому предпочитаете видеть как можно меньше, – грустно сказал Андрей. – Из вас выйдет отличный работник. Вам уже и смену самостоятельную поручили, и без пакетика вы уже обходитесь. Скоро станете обедать прямо тут, в камере, посреди этих труб. А после…
Андрей обошел бак и увидел, что бирка с номером существа прикрыта старым халатом. Якобы случайно, якобы просто так – подвернулся штырь, на него и повесили.
– А после, Иван Петрович, вам захочется назвать существо каким-нибудь именем. Не человеческим, это уж слишком. Допустим, как кота.
– Кот? Он что, мужского пола? – спросил Белкин.
– А вы уже Муркой назвали? Муськой?.. Матильдой?.. Зовите как угодно, оно вас не слышит.
– Да все эти цифры… – принялся оправдываться он. – Все эти «НР», «ЧР»… Мерзость и вранье.
– Вранье, – согласился Андрей.
– Ты меня на слове не лови, не надо. Что толку? Они мне статус изменили. Не в баллах дело. В статусе. Был дознаватель районной управы, стал – оператор конвертера. Тебе не все равно, что я об этом думаю? Как к этому отношусь? Статус у меня поменялся, понятно? И может опять поменяться.
– Чем вы дорожите? Вот этими четырьмя кранами?
– Что имею, тем и дорожу.
– Надеетесь, вас снова поднимут? Вернут ваши семьсот баллов? Уважение дочери?
Белкин резко вскинул, голову и, болезненно сощурившись, спрятал лицо в багровых ладонях.
– Это я, наверно, зря…
– Нет, Андрюша. Ты зря ничего… Правильно. Ты, Андрюша, иди, – сказал он, не отнимая рук. – Иди… И прощай.
– Да лучше тараканы в башке! – воскликнул Андрей, срывая с запорного винта линялый халат. – Лучше скелет в шкафу, что угодно, чем вот так сгнить заживо! Счастливо!..
Он взбежал по короткой лесенке и распахнул дверь.
– Успешной тебе карьеры, Ваня Белкин. Мурку не перекармливай.
Андрей выскочил в коридор и скорым шагом направился к подъемной платформе. Остановившись у шахты лифта, он обнаружил, что все это время тащил халат за собой – синяя тряпка прицепилась к ботинку и ползла, как хвост, собирая по полу мелкий мусор. Андрей разъяренно потряс ногой и отпихнул халат к урне. Не страшно, Белкин найдет что-нибудь еще. Табличка с номером будет закрыта, в этом Андрей не сомневался.
Платформа, лязгнув, совместилась с ребристым железным порожком, и Андрей уже сдвинул решетку, как вдруг в конце коридора раздался крик. Он отклонился назад, но увидеть, что там происходит, мешало широкое бетонное ребро.
Вопли повторились – на этот раз голосили двое. Где-то рядом с его камерой.
У Андрея екнуло сердце. Одолеваемый смутной тревогой, он помчался обратно. Навстречу бежали двое незнакомых операторов, следом за ними, держась за рот, ковылял Новиков.
– Что у вас тут? – спросил Андрей, хватая его за плечи.
Новиков вывернулся и припал к урне.