– Стоять, ничего не трогать! – крикнул он Вадику.
Убрав пистолет за пояс, Андрей взял с витрины пару носков и начал затирать гладкие поверхности. Что-то неосознанное, сидящее глубоко внутри, подсказывало: лучше потратить лишнее время, чем оставить свои отпечатки.
Это тоже было из фильма – как и бессмысленная реплика про неведомую «падлу». Самого фильма Андрей не помнил, за всю жизнь он посмотрел их столько, что они давно смешались и растворились в общем бульоне. Вероятно, эта масса и сформировала некий жизненный опыт – абстрактный, обезличенный, но в эту минуту крайне полезный.
Покончив со стеклами, Андрей раскрыл упаковочный мешок и сложил в него старую одежду. Вещи он кидал, не считая, но, когда дошла очередь до обуви, Андрей остановился. На коврике лежали три ботинка: два левых и один правый – естественно, из гуманитарки, поэтому похожие, как братья. Впрочем, братьев должно было быть четверо.
– Вадик! Ты куда правый ботинок дел? – спросил он.
– Какой ботинок?! Пошли отсюда! – заканючил тот.
– Надо найти.
– Все, Андрюха! Ты как хочешь, а я…
– Уйдешь без меня – догоню, – монотонно сказал он. – И застрелю. Как падлу.
– Он полицию вызвал!
– Полиция бы уже приехала, – веско заметил Андрей. – Ботинок ищи, а я на входе постою. И не лапай там ничего!
Вадик доплелся до кабинки и, со стоном опустившись на колени, принялся обшаривать закутки между стеллажами.
Андрей положил ладонь на пистолет под свитером и, прислонившись к двери, выглянул на улицу. Народу было много, но покупками никто не интересовался. Люди просто шли по тротуарам – веселые, улыбающиеся. Совсем чужие.
Патрульные машины не появлялись, продавец все-таки соврал.
На дороге кто-то прогудел, и Вадик, засучив ногами, повалил ряд манекенов.
– Все, Андрюха! Все, попались мы!
Андрей оглянулся на дверь и подошел к примерочной. Вытащив из-за пояса пистолет, он упер ствол Вадику в щеку.
– Без истерик, если можно, – сказал он. – Ну?..
– Нету…
– Везде искал?
– Везде, везде. Не убивай, а?..
– Черт…
Андрей обнаружил, что забыл защелкнуть предохранитель. Он прислушался – сирена не повторилась.
Тем не менее находиться в магазине становилось все опасней, и Андрей решил, что ботинок можно бросить. Не такая уж это улика – стандартная обувь из гуманитарной лавки.
– Ладно, пора, – сказал он.
Вадик отряхнул брюки и шмыгнул к выходу.
– Не спеши!
Вадик покорно замер.
Андрей умял в мешке одежду и положил сверху коробку с контроллером. Подойдя к терминалу, он проследил, куда ведет шнур. Разъем оказался в углу, за стендом с нижним бельем. Андрей протянул руку к штекеру, но что-то его смутило. Помедлив, он все же дотронулся до шнура, но снова передумал и протер его рукавом. Знаний о Сети базовое образование давало лишь самый минимум, и Андрей скорее учуял, чем понял: магазинный терминал отключать нельзя.
– Не бежать! – предупредил он Вадика, выходя на улицу.
– Куда уж… Ноги подкашиваются.
– Это хорошо. Полиция будет искать хромого убийцу.
– Меня?! Меня-то за что?
– Ты б рожу свою видел. Убийца и есть.
Вадик на ходу посмотрелся в темную витрину и взъерошил волосы.
– Теперь точно никто не догадается, – усмехнулся Андрей.
Дойдя до перекрестка, они свернули на улицу пошире, с пирамидальными и сферическими зданиями из тонированного стекла. Народу здесь было еще больше, и это уже напоминало не брожение, а целое шествие.
– Они тут работают когда-нибудь? – процедил Вадик.
– Сегодня суббота.
– Ну да. А завтра – воскресенье. А там уж и февраль не за горами, второй День Единения, опять праздник…
Они прошли еще метров пятьсот, вокруг были все те же дома-стекляшки с ресторанами, клубами, барами, танц-полами и прочими кафе. Разницы Андрей не видел, и вскоре вовсе перестал обращать внимание на рекламные финтифлюшки – в стремлении переплюнуть и затмить друг друга, они были до омерзения похожи.
– Тебе мужика того не жалко? – спросил Вадик.
– Я не виноват. Нам же только одеться надо было. Куда б мы делись в этих дерюгах?
– А мужик лежит… Мужик-то мертвый.
– Давай лучше об искусстве поговорим. Это ведь правда – насчет того парня, который руки на себя наложил?
– Один – один.
– Я с тобой соревноваться не собираюсь, – отрезал Андрей.
– Конечно. Ты выиграешь… Ничего, – сказал Вадик. – Ночью помучает немножко, потом отпустит.
– Кто?
– Совесть.
– Заглохни!
– А Сергеич не ошибся… Талант у тебя.
– К чему?
– Чик-брык. Людей на тот свет отправлять.
– Бред какой-то. Ты в это веришь?
– Главное, что поверил ты. В искусстве самое важное – верить в свои силы.
Андрей скривился. «Талант», «искусство»… От этих слов его мутило. По крайней мере, когда искусством называли умение довести человека до самоубийства, а талантом – способность выстрелить в лоб. Андрей хотел бы найти себя в другом, в чем конкретно – он и сам не знал, но, уж конечно, не в этом.
Вадик постепенно приходил в себя. Спина у него выпрямилась, колени уже не подгибались, а взгляд перестал метаться в поисках полицейской формы и вновь начал ощупывать женщин, преимущественно блондинок.
Андрею же приходить в себя не требовалось. Он и был в себе – с того момента, когда осознал, что убил человека. Наоборот, он страшился утратить это состояние, эту легкость, прозрачность, ясность.
Одно его по-прежнему тревожило. Он знал, что выехать из города, особенно после стрельбы в магазине, будет трудно. Еще труднее – скрыться в блоке. Но там был дом.
Андрей остановился у края тротуара.